Германское примирение технологии и иррациональности началось в технических университетах на грани веков. Его первыми пророками стали интеллектуалы Веймарской консервативной революции. Они нашли себе дом родной в нацистской партии в 20-х и среди гитлеровских пропагандистов в 30-х, и внесли основной вклад в триумф тоталитарной идеологии – вплоть до 1945 года. Носителями этой традиции были бесчисленные профессора-инженеры, также как и авторы, писавшие в журналах инженерных ассоциаций.
В Веймарской консервативной революции за соединение иррационального и технологии выступали Ганц Фрейер, Эрнст Юнгер, Карл Шмидт, Вернер Зомбарт, и Освальд Шпенглер – который, вместе с Мартином Хайдеггером добавлял некую амбивалентность в хор реакционно-модернистских голосов. Внутри нацистской партии теории Готфрида Федера об угрозе еврейских финансов германской производительности были позднее дополнены более элегантным прочтением романтизма и современной технологии под руководством Йозефа Геббельса и Фрица Тодта, строителя автобанов и министра вооружений Гитлера. Повсюду реакционные модернисты внесли свой вклад в сосуществование политической иррациональности с перевооружением и индустриальной рационализацией. К концу войны исследовательский центр СС в Пенемюнде разрабатывал ракеты V-1 и V-2, который должны были совершить чудо и обернуть вспять волну надвигавшегося поражения.
Нет парадокса в том, чтобы отрицать технологию и принципы Просвещения, или поклоняться технологии, празднуя рациональность. Такие пары – обычный исход выбора между наукой и пасторализмом. Но отрицание принципов Просвещение, с одновременным преклонением перед технологией является истинным парадоксом – и это то, чего добились реакционные модернисты. Они утверждали, что Германия может оставаться и технологически продвинутой, и верной своей сути. Все анти-западное наследие германского национализма указывает на то, что подобное примирение невозможно, потому что ничего более не может противоречить германской культуре. Но реакционные модернисты распознали – анти-технологические взгляды являются рецептом импотенции нации. Государство не может быть одновременно сильным и технологически отсталым. Реакционные модернисты настаивали на том, что Kulturnation может быть могущественной и верной своей сути. Как неоднократно заявлял Йозеф Геббельс, это был век stahlernde Romantik – сталеподобной романтики.
Следует сделать особое ударение на том, что для национал-социализма гитлеровская идеология был решающим политическим фактом режима вплоть до самого катастрофического конца. Очень немногие консервативные попутчики Гитлера и его левые оппоненты ожидали, что дело обернется именно так. Некоторые уверяли, что Гитлер – циничный оппортунист, который оставит принципы ради власти. Другие просто не могли примириться с идеей что кто бы то ни было, любая большая группа людей сможет принять столь презренную смесь иррациональности и бесчеловечности серьезно. И наконец третьи – и тогда, и сегодня, доказывали, что национал-социализм является полным отрицанием современного мира и его ценностей. Таким образом, предполагалось, что этот идеологический динамизм развалится на части в тот момент, когда ему придется реально управлять наиболее продвинутым индустриальным обществом Европы. Но этого не произошло, и причины этого по сей день находятся в фокусе научных дебатов.
