Крутость лягушатников. Корни нового французского интервенционизма

Относительное преимущество Франции – в ее военной мощи, которую и приходится демонстрировать. Интервенция используется для сохранения французского престижа в трансформирующемся мире. Французские ядерные силы внесли большой вклад в поддержание этого статуса в период холодной войны, но ядерная напряженность исчезла вместе с распадом Советского Союза. Это могло подтолкнуть французских лидеров к использованию возможностей конвенциональных сил в качестве средства демонстрации своей мощи и для достижения своих целей.

Главной движущей силой французского интервенционизма является имидж Франции в качестве великой державы – “родины прав человека”, носителя и защитницы универсальных ценностей. Эта доктрина развилась из принципа intervention d’humanité в конце 19-го – начале 20-го веков. Вне зависимости от того, насколько искренна эта вера в собственную исключительность, гуманитарные убеждения стали частью французской идентичности и “французских национальных интересов” (как и в Соединенных Штатах). Вина, ощущаемая французами за то,что они позволили случиться геноциду Руанде, лишь усилили подобные убеждения и породила обсессию “предотвращения новой Руанды”. Именно это объясняет интервенцию в ЦАР – стране, где у Франции практически нет материальных интересов. Тем не менее, Франция ощущает “особую ответственность” в отношении судьбы этой своей бывшей колонии.

Также существуют и более реалистичные стимулы – сохранение своей сферы интересов в Африке и на Ближнем Востоке. Благодаря колониальному наследию, Франция продолжает поддерживать особые отношения с различными партнерами в указанных регионах, которые, в свою очередь, поддерживают политические и финансовые интересы имеющих значение групп в самой Франции.

Желание сохранить независимость от Америки – еще один фактор в этой игре. Несмотря на то, что Франция и Америка очень близки идеологически благодаря сходным универсалистским, исключительным и интервенционистским представлениям о самих себе, это иногда ведет не к кооперации, но к конкуренции.

И наконец, Париж вмешивается потому, что он может.Франция – часть эксклюзивного клуба мировых держав, способных прийти первыми на любой театр военных действий и продемонстрировать степень своего глобального влияния. Эта способность, как иллюстрирует посылка экспедиционного корпуса в Мали, может сама по себе оказаться стимулом для интервенции.

В то время как англоязычная пресса склонна толковать последнюю волну французских интервенций в качестве доказательства “жесткой неоконсервативности президента Франсуа Олланда”, французский интервенционизм не является продуктом политического сдвига. Скорее, и правые и левые во Франции рассматривают внешние дела под одним углом, и, вопреки другой общепринятой фабрикации, не окружены советниками – “неоконами”. Более того, Франция не удовлетворяет двум из пяти признака нео-консерватизма: интернационализм, превосходство, односторонность действий, милитаризм и демократия. Франция не практикует односторонних акций и не является милитаристской страной. Ее расходы на оборону составляют 1,8% от ВНП – меньше, чем минимальное требование НАТО. Это означает, что Франция делает очень многое малыми средствами.