Изнанка толерантности. Интервью с Салманом Рушди II

Никто не предвидел этого натиска экстремизма?

В 1989 все попытались выдать то, что произошло со мной за нечто маргинальное. Мою судьбу описывали как нечто исключительное, и отказывались делать выводы. Мои защитники кричали, что ни с одним из писателей никогда не произошло ничего подобного, и потому я заслуживаю поддержки. Осуждавшие меня утверждали, что моя писанина отвратительна настолько, что не заслуживает защиты – даже в рамках защиты свободы слова.

Так или иначе, мое дело рассматривалось как нечто исключительное, экстраординарное. Но. Речь идет об англоязычных писателях – с ними действительно такого не случалось. Тем не менее, насилие в отношении писателей – совершенно обычное дело во всем остальном мире – в Иране, Турции, Ливии, Пакистане, Нигерии, Саудовской Аравии, Египте. Достаточно вспомнить Нагиба Махфуза (крупнейший египетский писатель современности, подвергся нападению религиозного маньяка. был тяжело ранен ножом). Критика этих сил не означает критики ислама. Молчание сослужило дурную службу мусульманам.

Что делать?

Покончить с этим табу на воображаемую “исламофобию”. Я повторяю. Почему нельзя критиковать ислам? Возможно уважать индивида – но это не означает, что вы не можете яростно критиковать его идеи.

Мы столько говорим о джихадизме, но не о писателе Рушди…

Нас к этому подтолкнул Charlie Hebdo. Если честно, я не люблю говорить на эти темы, проповедовать где добро, а где зло. С учетом моей истории, мне часто задают такие вопросы. Теперь поймите – я не политический аналитик. Я автор романов, в них все – вымысел. Сатанинские Стихи исказили взгляд на меня, как на художника. Я превратился в референта для статей по исламу – при том, что за исключением Сатанинских Стихов, вернее небольшой их части, я никогда не считал себя автором сочинений на религиозные темы.

Я вырос в семье неверующих. Моя мать немного верила, после смерти отца. Я рос в Бомбее – самом светском городе того времени в Индии. Сегодня город стал более сектантским из-за конфликта между индуистами и мусульманами. На момент женитьбы мой отец и мать жили в Дели. Отец, как и еще 100 миллионов мусульман, после раздела Индии, решил не ехать в Пакистан. Отцу не хватало для этого веры, он чувствовал себя слишком и индусом для этого. Но им пришлось покинуть Дели – из-за стычек между общинами там стало слишком опасно. Они переехали в Бомбей, где царила толерантность, гармония, о которой я храню самые идиллические воспоминания.